Сайёру Мусаеву мы встречаем на круговом перекрёстке улиц Беруни и Самаркандской в Янгиюле. Она почти сходу признаётся, что рада рассказать о родном городе и надеется обратить внимание властей на те аспекты янгиюльской жизни, которые можно улучшить.

В своём повествовании Сайёра будет перебирать слова как чётки, использовать много синонимичных глаголов, точно подбирая среди них истинные. Этот бесконечный поиск угадывается в ней с первого взгляда: белое хлопковое платье, балийское кимоно в этностиле, серебряные украшения и почти 40 косичек. Образ её кажется знакомым, но несмотря на восточные черты лица и одежду, ассоциируется не с традиционным узбекским вайбом, а глобальной культурой нью-эйджа.

Сайёра Мусаева, как и её музыка, похожа на ретрит: на трансформационные кемпинг-фестивали вроде каракалпакской «Стихии» или «ЙогАрт» в лесах Ленинградской области, медитацию випассана с обетом молчания, импровизационную игру на этнических музыкальных инструментах со странными названиями диджериду, варган и хаджадж.

Все эти явления — знакомый для певицы опыт. Сайёра Мусаева любит его получать и сублимирует нажитое в творчество. В нём находит отпечаток и Янгиюль, который она воспринимает по-своему — как человек, всё время исследующий смыслы и сосредоточенный на ощущениях.

Мы направляемся к дому, в котором Сайёра провела детство. Она пытается рассказать о ситуации с вывозом мусора в городе, но рёв клаксонов заглушает её голос. Кажется, что шум доставляет ей дискомфорт, на который она старается не реагировать, но умножать напряжение криком ей как будто тоже не хочется. Поэтому Сайёра вставляет слова в мгновения затишья.

Я всегда говорила: «Однажды, когда стану узнаваемой, обязательно займусь Янгиюлем». Не то, что этим нельзя заняться без известности, но активизму нужно посвящать свою жизнь, а мне хочется посвятить её музыке. С узнаваемостью же бытовые вопросы решаются быстрее.

Недавно нам повысили оплату за вывоз мусора, но со сменой хокима вывозить его из Янгиюля стали на непостоянной основе. В пункте сбора отходов живёт семья смотрителя. По-моему, там четверо маленьких деток. И мусор обычно прям расползается. Нам не говорят, почему так. Да и смотритель вряд ли знает. Мы спрашивали, что делать. Говорят, нужно прийти в школу им. Горького, где я училась, найти там ответственного и как-то попробовать повлиять на ситуацию.

Раньше Янгиюль казался более ухоженным и уютным. Сейчас ему не хватает этого уюта. От этого немного жаль, потому что это ведь дом. В нём чувствуешь заботу и хочешь о нём заботиться.

Во дворе, где выросла Сайёра, она вспоминает составляющие этого домашнего уюта и взаимной заботы. Двухэтажная высокопотолочка на восемь квартир находится в двух шагах от гидролизного завода, где трудилась мама певицы. В дождь Сайёра брала зонт и вместе с сестрой бежала по лужам встречать её с работы — дорога к заводу всегда была убитой. Подошвы оставляли мокрые следы на деревянной лестнице в подъезде. Он, кажется, никак с тех пор и не изменился, разве что обветшал да обзавёлся кладовкой под пролётом на первом этаже. Раньше там в открытую хранили веники и вёдра. Дети устраивали соревновательную игру из уборки подъезда: кто чище натрёт ступеньки.

В нашей прихожей стояло большое зеркало, и я любила петь перед ним, держа в руках что-нибудь типа микрофон — например, дезодорант. У нас были деревянные советские двери с щелью для почтовой корреспонденции, через которую всё было слышно. Поэтому однажды Лёша из соседней квартиры услышал меня и передразнил: «Сара, хорош орать». А я ему: «Вот когда я буду известной, ты купишь мой альбом». Потом, когда я уже пела в тароновской группе Zero в начале нулевых, вспоминали, как материализуются мысли.

Двор у нас был приятненький. Мы запекали здесь картошку. На нашей улице росли абрикосы, черешня, виноград, и мы любили прогуливаться по этой улице, поедая всю эту фруктозу. Вот сохранилась старая вишня. А здесь росла сирень. Вот это столб помогал мне рвать ветки. Потом я несла их учительнице и предвкушала, как порадую её.

В школу я шла через железнодорожный переезд. Тогда здесь не было ограждений и перейти пути можно было в любом месте. Сейчас их оградили с двух сторон и организовали проходы. Школа запомнилась догонялками на крыше, футболом и лаптой, дискотеками для старшеклассников. Диджеем на них был брат моей мамы, дядя Батя. Мы были маленькими, но так интересно было попасть на эти тусовки, что мы придумывали причины для вахтёров и проходили.

После 9-го класса я поступила в эстрадно-цирковой колледж в Ташкенте. Сначала жила в Янгиюле и каждый день ездила в столицу. Просыпалась в 6 утра, шла пешком до базара, там садилась на маршрутку до метро «Собира Рахимова», оттуда доезжала до «Хамзы», где пересаживалась на 9-й трамвай. Иногда опаздывала, конечно. Но меня понимали, потому что я всегда была на своей волне.

Сайёра предлагает пройтись до базара. Рынок она любит за тёплые человеческие связи, когда у каждого продавца есть свои покупатели, у каждого покупателя — свои продавцы. Певица рассказывает, что раньше до рынка и обратно ходили пешком. Такси не пользовались в целях экономии, общественным транспортом — по причине его невыносимости: давка, духота, запахи. В её детстве подвижной состав был представлен малогабаритными автобусами, маршрутками и «Дамасами». Не сказать, что сегодняшний парк сильно отличается от прежнего, но люди явно стали жить лучше, поэтому часть пассажиров пересела на такси и личный транспорт.

Рынок расположен на главной улице города — изнуряюще шумной, пёстрой и негармоничной в своём дизайне. На ней же находится ЦПКиО Янгиюля — единственный зелёный островок в городе 200 на 200 метров. По словам Сайёры парк много лет закрыт. Иногда в него можно попасть, но за неимением какой-либо мало-мальской инфраструктуры посетителей в нём нет.

Готовясь ко встрече с вами, мы не составляли маршрут прогулки, потому что гулять ездим в Ташкент. Хотя не хочется тратить столько времени на то, чтобы просто размять ноги. И где мы гуляем в Янгиюле? Чтобы не гулять вдоль больших дорог в пыли, мы гуляем по дорогам в махаллях.

Вот и весь Янгиюль. Если говорить о каких-то объектах, то связывают меня с ним наш первый дом, моя школа, завод, где работала мама, базар и парк. Своего настоящего и будущего в Янгиюле я не вижу, но от города, как от себя, не убегу. Здесь мои корни, поэтому хочу сюда возвращаться и проводить время. Ведь здесь началось моё знакомство с музыкой и здесь родные убедили меня в моей музыкальности.

Семья у нас была музыкальной и мне всегда нравилась красивая гармония. Я не застала этого, но бабушка собиралась с подругами, брала национальные инструменты и пела. У дядей был свой рок-бэнд, мама любила русские народные песни, а дедушка на клеточном уровне любил классическую узбекскую музыку.

А я тогда готовилась к поступлению в колледж и репетировала песню на стихи Бабура Keltursa yuz baloni o'shal bevafo manga («Хоть и приносит мне сотни бед эта неверная»). Я встала в центре зала, спела её, а дедушка закрыл глаза, покачал головой и сказал маме: «Бу одам булади».

Мама в меня тоже верила. Однажды, когда я уже училась в колледже, услышала по телевизору, как девушка поёт Уитни Хьюстон на международном конкурсе «Новая волна». Я тогда подумала: «Вот бы и мне спеть на этом конкурсе!». И в этот момент ко мне подошла мама и сказала: «Балам, у тебя всё получится».

Потом были разные периоды. Шоу-бизнесом мне заниматься не хотелось. Все, что писалось кем-то, я пропускала через себя: грустные, печальные песни, которые нравятся людям, но в которых нет меня.

Мне, как всякому артисту, хочется, чтобы в истории, о которой я пою, слушатель узнавал самого себя. Для этого нужно быть честным с самим собой и миром. Когда мы честны с собой, мы используем свои ресурсы во благо, а не из эгоистических побуждений. Когда мы честны с собой, мы строим будущее для всех, ведь всем нам по сути фундаментально нужны одни и те же вещи: чистый воздух, тишина, безопасность и спокойствие.

Если каждый будет так относиться к своей работе — своему творчеству, мы будем жить в гармоничных городах. Чтобы в Янгиюле стало уютно, нужно начать с вывоза мусора и создать места для прогулок. Когда люди начнут проводить время на улице, они захотят видеть вокруг себя более гармоничную среду. Со временем среда зазвучит: наружная реклама станет менее кричащей, улицы менее шумными и серыми, а люди менее тревожными.

Хочется собраться с единомышленниками и общими усилиями создать хотя бы парк, где можно поиграть, погулять, провести время с семьёй. Если я добьюсь этого, душа моя будет спокойна.

Рецепт уютного города Сайёры звучит как узбекская махалля в разгар знойного дня — в те самые часы, когда жара подавляет всякий шум. Когда лежишь ребёнком в тени виноградника, улавливаешь воркование горлиц — неизвестно откуда и потому отовсюду; когда замечаешь шипение лука в казане с маслом, неразборчивый разговор соседей и жужжание мух. Ценность этих ощущений в безмятежности, которой так не хватает в наше суматошное время. Может быть, идеальный город ближе, чем мы думаем, — нужно только обратиться к истокам.